Воровство у нас, конечно, есть. Есть оно и не только у нас. Везде есть. Правда, воруют по-разному. Кто-то оптом, кто-то розницей, кто-то коллективно, кто-то в одиночку, хотя от этого суть не меняется.
Хотя встречаются субъекты, которые не воруют вообще и, прямо скажем, недолюбливают эту древнюю профессию. А профессия вор на самом деле очень древняя, возникла, наверное, еще раньше, чем проституция. Ну, может и не раньше, но наверняка еще полудикие вороватые людишки норовили в отсутствии хозяев забраться в чужую пещеру и чего-нибудь такое нужное в хозяйстве слямзить. Криминальной милиции тогда не было, пожаловаться на похитителя частной собственности было некому, поэтому устраивались разборки посредством дубин и каменных топоров.
Времена изменились, люди для борьбы с ворами написали уголовный кодекс, построили дома с толстыми стенами и крепкими металлическими решетками, и теперь нечистые на руку граждане под страхом тюремного наказания стараются соблюдать уголовно наказуемую конспирацию. А если воруют, то сразу много, за это, люди говорят, дают меньший условный срок, а то и совсем отпускают, если вернул украденное. Но мне кажется, врет народ, просто из зависти недоволен гуманным отношением суда к нечестным гражданам, пытаясь направить их на путь исправления.
Но рассказ мой не о крупных ворах в законе или вне закона, а о простых гражданах, привыкших во времена социалистической демократии к мелкому воровству. Историю эту рассказал мне мой приятель Леня Колокольчиков, противник всякого воровства и поборник чистоты нравов. Правда, насчет нравов я, может, и перегнул палку. За многолетнюю честную жизнь наверняка Леня и на чужих жен с вожделением смотрел, и выпивал крепко, а может, даже и дебоширил. Кто ж его знает. Профессия у него художественная, творческая, а значит, для разрядки нервных высоковольтных напряжений вряд ли он не выходил за рамки нравственной морали. А насчет воровства, то тут я ничего такого сказать не могу. Может, и заныкивал от жены с получки трешку или, к примеру, если находил на улице предмет, нужный в хозяйстве, то вряд ли относил его в милицию. Впрочем, речь не о нем, а о мелких воришках.
«Стою я, однажды, еще, значит, при советской власти, – говорит Леня, – на складе материальных ценностей возле кладовщицы, выписываю краску и наблюдаю такую безнравственную картину. Какой-то слесарь, будучи, видать, в полном доверии у кладовщицы, лица материально ответственного, бродит по складу и выбирает нужный ему инструмент для выполнения производственного плана. Потом, уставившись на какую-то небольшую коробочку и оглядевшись по сторонам, вдруг незаметно сунул ее в карман. Ага, думаю, вот он расхититель социалистической собственности с мелкособственническими замашками. Прижучить на месте преступления, думаю, не совсем удобно. Лучше я пойду за ним следом и пристыжу его в безлюдном месте, расскажу ему о моральном кодексе строителя коммунизма и так далее. Проведу с ним разъяснительную работу о недопущении воровских проступков в период экономной экономики.
Покрутился, значит, слесарь по складу, подошел к кладовщице, записал на свое имя сверло и ушел восвояси. Я, конечно, за ним. Гляжу, вышел он на территорию завода поближе к забору, вынул из кармана коробочку и начал ее разглядывать. Посмотрел, что внутри, огорченно плюнул и выбросил ее через забор.
Я, значит, к нему.
Ты, – говорю, – зачем, собачий сын, украл народное имущество да еще и выбросил его через забор, вместо того, чтобы вернуть обратно на склад. Если оно тебе без надобности, верни обратно, зачем же выбрасывать.
А ты кто такой, – нагло отвечает слесарь, – стукач, небось. Я тебе сейчас так настучу по голове, что вряд ли врачи возьмутся тебя лечить. Иди отсюда подобру-поздорову и не вмешивайся в личные хозяйственные дела граждан. И лучше молчи, а то поймаю и зашибу.
Я, конечно, из моральных соображений не стал доносить на мелкого вора, просто подумал, а сам-то я тоже хорош – и списанную кисть домой забрал, и столярного клея кусок отломил, чтобы стул починить. Все мы несуны. Просто жалко, что выбросил, могла бы неизвестная вещь кому-нибудь и пригодиться».